– Я как-то уже привык к своим, – с неловкостью в голосе сказал Эрвин.
– Это пройдет.
– Нет, – покачал головой Эрвин. – Может, когда-нибудь я и останусь здесь, но не сейчас. Как мне найти их, древний ульм?
– Птицы рассказали мне, что там, где восходит солнце, есть большая вода. Большая, но соленая, мы не можем ее пить. Там, за большой водой, и живут эти маленькие двуногие существа. Еще они живут далеко за хребтом, но птицы говорят, что никто, кроме них, не переберется через хребет, да и они сами не все возвращаются оттуда. Лучше всего тебе искать своих за большой водой.
– Спасибо, древний ульм, – поблагодарил дерево Эрвин.
– Пустяки, маленькое существо. Я многие сотни сезонов гляжу на этот мир, но еще не видел маленького двуногого существа, говорящего на нашем языке. Отдохни здесь, в моей тени.
– Я лучше пойду, пока не стемнело.
– Тогда возьми орешков в дорогу. – Ветви ульма вздрогнули, и с них посыпались орешки. Эрвин набил ими карманы и направился туда, где восходит солнце.
Дни походили один на другой, и Эрвин перестал их считать. Погода становилась жарче, сухой зимний сезон сменялся дождливым весенним. Неизвестно откуда налетали круглые темные тучки, проливались бурным ливнем и неслись дальше, оставляя на своем пути размокшую полосу земли. Воздух во время дождя остывал, но этот холод казался пустяковым по сравнению с холодами Сурдского нагорья. Эрвин не прятался от ливней, он снимал с себя одежду, заворачивал ее в куртку вместе с Дикой и шел под водяными потоками в одних трусах и очередной многострадальной паре ботинок, хлюпающих по намокшей траве. Обсохнув после дождя, он снова одевался, чтобы прикрыть себя от жгучего солнца, с удвоенной силой светившего сквозь промытый воздух.
Еды было немного, но хватало. По пути встречались прошлогодние орехи и засохшие на ветвях ягоды; попадались съедобные корневища и молодые травы, дружно вылезающие после ливней из-под земли. Вечерами Дика ловила мелких зверюшек и уснувших на кустах птиц. Она приносила добычу Эрвину на стоянку, а он обмазывал тушки глиной и укладывал под угли, чтобы испечь. Кикимора, как ни странно, тоже предпочитала печеное мясо, хотя до встречи с Эрвином ела свою добычу только сырой – ведь кикиморы не знают огня.
Эрвин больше не боялся погибнуть в пути. Мир, казавшийся прежде враждебным, был просто равнодушным, ему не было дела до маленького двуногого существа, одиноко бредущего сквозь него. В нем можно было выжить. Иногда Эрвина охватывало чувство покинутости, затерянности, и он начинал расспрашивать дорогу у деревьев и пролетающих птиц – не потому, что не знал ее, а чтобы услышать ответ живого существа. Но такие приступы случались все реже и реже, Эрвин привык обходиться без людей.
Наступил день, когда он вышел к большой соленой воде, о которой говорил древний ульм. С воды дул легкий ветер, океанская волна лениво плескала в песок, а на ней покачивался небольшой корабль, бросивший якорь невдалеке от берега. Красивый и нарядный, благородных очертаний, этот корабль явно принадлежал не обычному купцу или рыбопромышленнику.
Эрвин не помчался на берег и не замахал кораблю руками, чтобы его взяли на борт, – жизнь научила его осторожности. Едва завидев корабельную мачту, он шарахнулся в кусты и, укрываясь за ними, подобрался к береговой кромке. Раздвинув руками куст, он стал наблюдать за средством передвижения по морю, так удачно попавшимся на пути и так необходимым ему. Ведь люди жили по ту сторону большой соленой воды, а на этом берегу никого не было – так говорил древний ульм и так подтверждало чутье Эрвина. Человеческие поселения ощущались за водой, но поблизости, в двух-трех днях пути. Вдруг это нарядное судно в конце концов отправится туда?
С корабля спускали шлюпку. Фигуры матросов показались Эрвину странными. Приглядевшись, он вдруг понял почему – это были не люди, а архонты. Вот, значит, в какую даль забросила его судьба!
Выходит, корабль принадлежал кому-то из архонтов. Эрвин взглянул на флаг на верхушке мачты, но желтое полотнище обвисло, не позволяя увидеть родовой герб. Матросы погрузили в шлюпку бочонки и поплыли к берегу. Там они высадились и понесли бочонки к речушке, вдоль которой Эрвин шел последние несколько дней.
Наполнив бочонки водой, матросы отвезли груз на корабль, затем сделали еще один рейс, а сидевший в кустах Эрвин так и не отважился заговорить с ними. Не похоже, чтобы на судне готовились к отплытию, и он продолжал наблюдать, оттягивая решение. На палубе началась суета, затем оттуда раздалась музыка, возвещавшая о празднестве или гулянье.
Порыв ветра развернул флаг на мачте, и Эрвин наконец увидел герб – летящего сокола с зеленой ветвью в когтях. Геральдику в академии изучали наравне с магией, и каждый из выпускников знал наперечет все гербы Лирна, в том числе и архонтские. Этот, символика которого означала девиз “Победа и процветание”, принадлежал роду Иру – одному из самых знатных архонтских родов.
Эрвину стало понятно, что здесь не станут помогать нищему бродяге. Значит, нужно было самому позаботиться о себе. Он просидел в кустах до поздней ночи, пока на корабле не закончилось гулянье и на палубе не затихла беготня. Подождав еще немного, он вышел на берег, разделся, связал одежду в узелок и привязал за спину. Дика уселась сверху, а он вошел в воду и поплыл к кораблю, стараясь загребать без всплесков.
Доплыв до якорной цепи, Эрвин выждал, когда расхаживающий по палубе стражник уйдет на корму. С ловкостью кикиморы он взобрался по цепи наверх и затаился в тени палубной надстройки, пропуская возвращавшегося на нос стражника. В Кейтангуре Эрвин побывал на нескольких судах, куда его приглашали изгонять духов или вылавливать экзотических вредителей, поэтому ему было известно внутреннее устройство кораблей, и он не боялся угодить вместо трюма прямо в капитанскую каюту. Вход в трюм был на кормовой палубе, и прошедший вдоль борта стражник не заметил осторожную тень, бесшумно приподнявшую крышку люка и юркнувшую внутрь.