Чистый огонь - Страница 79

В его памяти зазвучал негромкий голос наставника, обучавшего будущих академиков распознавать и использовать растения. После лекции наставник выводил их из пропахшего сушеными травами кабинета в лес или на луг, чтобы показать им местные растения, но не менее строго он спрашивал и те, которые не встречались в окрестностях академии. Ленивым он напоминал, что выпускников нанимают во все концы Лирна, и Эрвин уже не раз убедился в справедливости этих слов.

Поговаривали, что один из выпускников этого года наймется к свиррам. Им мог бы оказаться и сам Эрвин, но если бы от него зависело хоть что-то, он предпочел бы архонтского нанимателя. Тогда он работал бы под присмотром самого Гримальдуса и получил бы эту восхитительную белую лару. Ди-и-ниль…

Не думать об этом, не думать. Он никогда уже не станет академиком – так зачем же зря травить душу? В миг отчаяния Эрвин ощущал себя магом, но теперь его рассудок снова был ясен и сознавал, что это всего лишь самообман. Он будет кем угодно – знахарем, лекарем, колдуном, ворожеем, – но не настоящим магом. Эта мысль по-прежнему причиняла Эрвину боль, и он в который раз задвинул ее подальше. Нужно было учиться жить без этого.

Эрвин заставил себя думать о том, что он будет делать, когда наконец выйдет в цивилизованные места. Наверное, лучше всего будет вернуться в Кейтангур. Там остался его друг Дарт, а с Дартом ему было легче – тот куда спокойнее относился к своему исключению из академии. Дарту был присущ неиссякаемый оптимизм, которого так часто не хватало Эрвину. Из Хеккусскика наверняка ходят корабли до Кейтангура, можно будет купить туда проезд или наняться на один рейс заклинателем погоды.

Успокоившись на этом, Эрвин переключил внимание на окружающие места, на растения и живность, знакомую по учебным пособиям, но еще не виданную в естественной обстановке. Третий континент показался ему дружелюбнее второго, здесь не нужно было выживать, а можно было просто жить.

Глава 18

Хеккусскик оказался невысоким и одноэтажным, словно до половины закопанным в землю, – похоже, свирры признавали только лестницы, ведущие вниз. Одевались они одинаково – в сандалии и короткие юбочки. Верхняя часть их тел была обнаженной, перевязи и ремни на ней имели чисто декоративное назначение. Но, поскольку свирры были яйцекладущими, это ничего не давало Эрвину для различения свиррских мужчин и женщин. С непривычки все они казались ему на одно лицо или, вернее, на одну зеленоватую мелкочешуйчатую морду.

Он помнил, что у них приняты разные формы вежливого обращения: мужчинам полагалось желать удачной линьки, а женщинам – большой кладки, но никто не предупредил его, как трудно различить их непривычному глазу. Перепутать приветствия было непростительным оскорблением, и он сразу же решил обходиться без вежливости, чтобы не вышло хуже.

Как обычно, сначала нужно было подумать о еде и ночлеге. Эрвин брел по улицам, чувствуя себя слишком чужим здесь, чтобы расспрашивать горожан. Свирры поглядывали на чужеземца, но без особого любопытства – в этом большом портовом городе нередко встречались другие расы. Вероятно, в центре были подходящие гостиницы и для приезжих. Повинуясь чутью, Эрвин вскоре вышел на городскую площадь, где шла оживленная торговля.

Только оказавшись в толпе, он вдруг сообразил, в каком ужасном состоянии его одежда и обувь. К счастью, здесь были в ходу кейтангурские деньги – золотые и серебряные кружочки с профилем Ринардуса охотно брали на всех континентах. Но, пройдя по ряду торговцев одеждой, Эрвин все-таки усомнился, будет ли свиррская юбочка достойной заменой его обноскам, и решил, что с покупкой новой одежды придется подождать.

– Лучшие чупи во всем Хеккусскике! – послышалось невдалеке стрекотание торговца. – Вкуснейшие чупи во всем Хеккусскике!

Это явно было что-то съестное. Эрвин так давно не ел нормальной человеческой пищи, что у него мгновенно засосало под ложечкой. Он поспешил на голос и оказался у прилавка, за которым стоял коренастый свирр в кожаном переднике поверх юбочки. За широкой фигурой свирра размещалась какая-то утварь и дымилась железная печурка, подогревавшая огромный котел, но не это бросилось в глаза Эрвину. Его внимание сразу же остановилось на подвешенных на крюках мясных тушках, окруженных тучами мух. Тушки – Эрвин заподозрил, что собачьи, – буквально кишели личинками.

Пока Эрвин глазел на эту малоаппетитную картину, к прилавку подошел свирр. Он перекинулся несколькими словами с продавцом, тот взял медный дуршлаг с деревянной ручкой, метелочкой намел туда опарышей, а затем опустил его в стоявшую здесь же бочку с водой и круговыми движениями прополоскал содержимое. После этой нехитрой процедуры он погрузил донце дуршлага в котел с кипящим маслом и подержал там пару минут.

Вынув дуршлаг и дождавшись, пока стечет масло, он выложил поджаренных опарышей на блюдце – горку золотистых зернышек, напоминавших хорошо прожаренную крупу, – и вручил их покупателю. В дополнение к ним продавец чупи налил ему кружку какой-то мутно-зеленоватой жидкости из кувшина под прилавком. Свирр расплатился и энергично принялся за еду.

Эрвин почувствовал, что не готов к подобной экзотике. Он пошел дальше, надеясь, что здесь едят не только чупи, и вскоре увидел вывеску с кружкой, на всех континентах означающую таверну. Поколебавшись немного, он переступил порог гостеприимно распахнутой двери.

– Что у вас едят? – поинтересовался он у скучавшего за стойкой свирра.

– Пожалуйста. – Тот пододвинул ему одну из мисочек на стойке и привычно-ловким жестом приподнял крышку. – Наисвежайшие счакксс – у меня собственный садок.