Как бы это было, если бы он дождался конца выпуска? Как же это бывало каждый год? За настоящими магами, выпускниками академии, съезжались со всех концов света, за них академии платили бешеные деньги, а им самим – не менее бешеное жалованье. Для приезжих было отведено специальное здание, выстроенное с гораздо большими удобствами, чем каморки учеников, потому что приезжие были людьми не просто состоятельными, а очень богатыми. Они обычно приезжали заранее, договаривались с ректором, кого из выпускников заберут с собой, а затем пережидали посвящение и еще месяц после него, в течение которого новоиспеченным магам сообщали сведения, которых не должны знать ученики, – о каналах, мистических провалах, запредельных мирах и прочих тонкостях.
В этом году их было бы шестеро, но теперь останется четверо. Все равно большой выпуск – бывали годы, когда академия не выпускала ни одного мага. Подумать только, еще недавно он мечтал о том, что скоро остепенится, станет взрослым, богатым и уважаемым. А кто он такой теперь – босяк с кикиморой за пазухой? Эрвин фыркнул от смеха, представив себя со стороны, – нет, рано ему еще остепеняться.
Однако, если даже необходимость остепеняться отпала, необходимость зарабатывать на жизнь оставалась насущной. Эрвин начал вспоминать, что же он умеет делать. А умел он очень многое – все магические дисциплины давались ему одинаково легко. Вопрос заключался в том, что из этого обширного списка редких и непонятных простому смертному умений может пригодиться в обыденной жизни.
Лечить? Пожалуй, это была самая трудоемкая по энергозатратам наука. И самая дешевая, потому что существовала армия лекарей, способных вылечить больного без магии. Конечно, он знал лечебные травы и минералы, ему были известны признаки и способы лечения многих болезней. Он умел лечить не только людей, но и другие расы этого мира – дарнаров, архонтов, свирров и прочих обитателей пяти континентов, нечеловеческих разумных существ вроде кикимор, а также животных, как обычных, так и волшебных. Однако у него никогда не было склонности к лечению. Все-таки это была работа ломовой лошади, достойная разве что посредственного мага.
А что же он по-настоящему любил? Пожалуй, языки. Обязательной в академии была только древняя речь – если не считать, конечно, общеконтинентального, кнузи и алайни, – но он с наслаждением выучил и тарн-ру, на котором говорят архонты, и юи, язык маленьких пустынных ящериц за два континента отсюда, и даже древнейший даас, язык деревьев. Освоив даас, Эрвин мог поговорить с любой травинкой, но после первых дней эйфории он выучил наизусть две-три их глупые фразы и прекратил это бесполезное занятие, усвоив заодно раз и навсегда, что собеседник должен быть достаточно мудрым.
Зато он мог часами вести беседы с Ки-и-скалем, единственным ларом конюшни академии, говорившим не только на и-илари, языке ларов, но и на алайни, общем языке волшебных тварей. Огненный скакун, принадлежавший самому ректору, проводил целые дни в конюшне, по утрам выбираясь полетать в чистом небе, и, кажется, не тяготился своей службой. Он был очень стар. Эрвин кормил его раскаленными углями и точно знал от него, какие самые вкусные – малиново-красные, мелко раздробленные, без непрожженного дерева. Еще лар любил старое вино, но старое вино было очень дорогим, и ректор редко баловал им своего любимца, поэтому Эрвин приносил крылатому коню чистейшую родниковую воду. Из лекций ему было известно, что плохое вино вызывает у ларов отравление, а грязная вода и непрожженные угли – расстройство желудка, поэтому он тщательно следил за пищей Ки-и-скаля.
Интересно, кому здесь было нужно, что он умеет ходить за ларами? Эрвин сильно подозревал, что, кроме Ки-и-скаля, здесь нет ни одного лара на тысячу лиг вокруг. Оказывается, чем тоньше и сложнее умение, тем реже встречаются те, кому оно требуется, сделал он для себя безрадостный вывод. Вот если бы он начал пасти скотину попроще…
Может быть, когда-нибудь этим все и закончится, но пока он надеялся на лучшее. Все-таки Дангалор большой город, подумалось Эрвину, неужели там не найдется подходящего местечка одному магу-недоучке?
Внезапно странное ощущение заставило его замедлить шаги, а затем остановиться. Совсем рядом, почти у самой дороги, был канал!
Армандас обеспокоенно глянул на своего спутника, с отсутствующим видом всматривающегося в лес.
– Может, хватит нам одной кикиморы? – намекнул он.
– Это не то, что ты подумал, – рассеянно ответил Эрвин, не отводя глаз от близлежащих кустов. – Я только подойду поближе и взгляну, не показалось ли мне…
Он сделал шаг, другой, продвигаясь в лес, словно завороженный. Армандас следовал в шаге за ним. Вдруг Эрвин резко остановился, так что тот чуть не налетел на его спину.
– Осторожнее, – сказал он. – Дальше нельзя… мало ли что.
За пазухой у него очнулась и завозилась кикимора.
– Плохое место, – пропищала она. – Уходи отсюда.
Но Эрвин медлил уходить с этого места. Армандас видел в профиль его лицо, на котором застыло чужое, нечеловеческое выражение. По крайней мере не похожее на выражения лиц, которые ему приходилось видеть до сих пор.
Эрвин стоял прямо перед каналом. Еще два, три шага, а там… неизвестность. Если бы он окончил академию, то получил бы карту каналов, на которой помечены и все безопасные входы, и все опасные. И все непроверенные, но обнаруженные когда-либо и кем-либо.
Но теперь… теперь для него все каналы были неизвестностью. Может быть, они ведут в сказочно прекрасные земли, а может быть, в такие, где живое существо остается живым не более нескольких мгновений, и для него это еще не худший исход. Вот она, перед ним, – неизвестность.